Неугомонная блондинка - Страница 5

Он перешел на исходную позицию и стал смотреть на спокойное лицо Страшилы Джонс.

Золотистые локоны обрамляют идеальный овал лица, тени от длиннющих ресниц достигают аж середины щек, а сами щечки цветом и нежностью напоминают – да, мы все знаем, что это самое банальное на свете сравнение, но что делать, если это так и есть, – расцветающую на рассвете розу. Кожа чистая и гладкая, лишь слегка тронутая загаром.

Обе ладошки она сложила лодочкой и подложила под щеку. Так обычно изображают спящих детей и ангелов на слюнявых рождественских открытках, но Страшиле Джонс идет.

Грудь – отличная, именно такая, как Рик и любит: по размеру его ладони. Наверное. Ну скорее всего.

Бедра – есть! Это важно в нашу эпоху всеобщей анорексии и тотального похудения. Рик, как истинный итальянец по отцовской линии и истинный южанин по материнской, не признавал нынешних стандартов красоты, превративших женщину в идеальный манекен для ношения одежды, тогда как истинное предназначение женщины связано как раз с отсутствием этой самой одежды в принципе…

Рик торопливо глотнул кофе. Ух, дед! Ну и коллекция! С такими экспонатами либо будешь половым гигантом до самой старости, либо умрешь в молодом возрасте от сперматоксикоза. Интересно было бы посмотреть на лица бабушки и тетки Гризельды… Ладно уж, не будем злобствовать. Да и не увидим мы этих лиц, это уж к гадалке не ходи. Достаточно заголовка пригласительных билетов: «Приглашают Роже Бопертюи и Эжени Деверо…»

Рик хмыкнул, вспоминая…

Клер Бопертюи, выйдя за футболиста Франко Моретти, укатила в Италию, потому как муж играл в одном из лучших клубов страны, и играл неплохо. В глазах всего Луисвилля это был явный мезальянс, хотя на самом деле Клер вышла за настоящего миллионера.

Первенец Рикардо родился в Милане, а младенческие его годы прошли во Флоренции. Именно во Флоренции малыш Рик и познакомился со своим дедом – Роже Бопертюи считал Италию и Францию вторым домом и проводил там большую часть времени.

Когда Рику исполнилось три года, состоялось Великое Воссоединение Семьи – мама и папа поехали в гости к бабушке и дедушке. Франко восстанавливался после травмы, и потому они задержались в Штатах надолго. Ровно настолько, чтобы застать страшнейший и ужаснейший скандал – дедушка ушел от бабушки к какой-то вертихвостке.

Рик отлично запомнил тихие, сдержанные и бесслезные истерики бабушки Лидии и ссоры между теткой Гризельдой и мамой Клер. Потом они уехали – читай: сбежали – обратно в Италию, а еще попозже там объявился и блудный дед с молодой вертихвосткой, которая была не так уж и молода, зато несомненно весела и обаятельна. Эжени Деверо стала для Рика настоящей подружкой и здорово подкорректировала его представление о бабушках в лучшую сторону.

Каникулы он обычно проводил в Штатах, в Луисвилле, где, собственно, и познакомился со Страшилой Джонс. Она была внучатой племянницей Эжени, и Рик – мальчик, в сущности, добрый – искренне надеялся, что малышка Келли со временем ХОТЬ ЧТО-ТО от своих троюродных бабушек унаследует, в смысле внешности.

В шестнадцать лет Рик решил, что с него хватит Италии, потому что жить всю жизнь в музее – это тяжело. К тому времени у него было уже четверо родных братьев и сестер, достаточно мелких и требующих внимания – достаточно для того, чтобы мама довольно спокойно восприняла его отъезд. Однако вопреки надеждам бабушки Лидии и с горячего благословения дедушки Роже оседать в Луисвилле Рик не стал. Поступил в университет, потом благополучно из него вылетел, освоил с десяток разнообразнейших профессий, отслужил в армии, опять учился в университете – жизнь Рика Моретти ни в коей мере не напоминала жизнь мальчика из богатой семьи. Он всегда вежливо, но твердо отвергал все предложения о помощи и шел по жизни спотыкаясь и падая, но – сам.

Теперь Рику было тридцать. Он был красив, великолепно сложен, прекрасно образован – и абсолютно одинок. Невесты так и клубились вокруг него, когда он приезжал в Луисвилль, но Рик гордился тем, что никогда еще не пил утренний кофе в квартире женщины – почему-то именно это казалось ему наиболее очевидным свидетельством серьезных отношений.

Да, и самое главное – для нашего повествования, разумеется. Рик был частным детективом.

Вообще-то у него было два вида визиток – на одних он значился как частный детектив, а на других – как специалист по проблемам безопасности. Отличные, ни к чему не обязывающие профессии. Частным детективом он побыл всего три раза, даже и вспоминать нечего, а вот специалист по безопасности… Когда рядом с вами идет двухметровое воплощение мужественности и силы, вы уже практически в безопасности, а если это воплощение еще и соображать умеет… Рик умел.

Немаловажно и то, что он три года проработал в уголовной полиции Нью-Йорка. Сначала стажером, потом – младшим оперативником. Нельзя сказать, что из него получился могучий профессионал, но дело Рик знал.

Сейчас, в два часа ночи, Рик Моретти стоял в Синем зале Музея изящных искусств города Луисвилль, смотрел на спящую экс-Страшилу Келли Джонс и думал, что зря он согласился на просьбу Эжени. Во всем виновата его итальянская импульсивность – а стоило бы предварительно подумать…

Рик вздохнул – и решительно прислонил окончательно остывшую чашку к полоске золотистой кожи, видневшейся между юбкой и задравшейся блузкой Келли Джонс. Эффект получился ошеломляющий.

Келли одновременно вскочила, заорала, прижала к груди то, что до этого целомудренно прикрывала сумка, шарахнулась от Рика в сторону, споткнулась о банкетку, пролетела несколько шагов и врезалась в затянутый черным бархатом стенд. Хрупкая конструкция накренилась, и отвратительные алые губы соскользнули на мраморный пол с диким грохотом. Мраморная крошка брызнула по всему залу. Еще через мгновение на лестнице раздался топот – охранники не дремали!